lunes, 29 de agosto de 2011

Неолиберальная идеология - в Конституцию

На прошлой неделе, под предлогом борьбы с экономическим кризисом, испанское правительство объявило предстоящую конституционную реформу, которая запретит бюджетный дефицит. Несмотря на договорённость между двумя основными партиями, далеко не все в Испании согласны с этой беспрецендентной мерой.

Хосе Луис де Саррага, социолог
Иллюстрация Федерико Янкелевича
Перевод Антона Айрапетова
Оригинал



"Это наименее жёсткая из мер, которые можно было принять", кажется сказал Сапатеро [президент испанского правительства], при её объявлении. Может и наименее жёсткая (кто знает, какие ещё меры от него требовали), но, без сомнения, наиболее значительная.

Она была представлена как "чёткое обращение к рынкам", "успокоительно" отвечающее на их требования. То же самое, что повтряли за принятием каждой непопулярной меры и за чем не следовало никакого успокоения, а наоборот усиление и ожесточение требований рынков. В отличии от трудовых реформ и урезывания социальных льгот, внесение ограничения будущих бюджетных дефицитов в конституции не имеет эконмических последствий на близкий и на средний срок, в котором действуют рынки. Так как оно не начнёт обязывать правительства ранее чем через восемь лет, невозможно предугадать какая в тот момент будет ситуация и, в частности, какое будет соотношение сил, которое приведёт к его применению, изменению или отмене.

Бюджетная стабильность - общий принцип принятый странами Еврозоны в Пакте Стабильности 1997 года, который также утвердил максимальный дефицит, 3%. А теперь потребовалось ввести в конституции этот принцип, постоянно изменённый и нарушаемый, но тем не менее остающийся в силе, на протяжении всего этого времени. Откуда взялось это требование и для чего оно служит?

Конституционная реформа - социальное решение максимального уровня, которое возносит этот вопрос в область принципов, выше законов и политических мер. Весьма значительно, что именно в настоящий, кризисный, момент, потребовалось придать ограничению дефицита такой ранг.

С тех пор как после спасения банковской системы кризис вошёл во вторую фазу, две позиции соперничают в экономической политике: одна - сторонница экономической реактивации с помощью стратегических государственных инвестиций, даже если для этого надо пойти на бюджетный дефицит, другая - сокращения задолженности и радикального урезания государственных расходов, даже если это приводит к продолжительному экономическому спаду. Первую защищают кейнсианские экономисты и прогрессивные политики; вторую - неолибералы и консерваторы.

Эти позиции составляют часть более широкой полемики об отношениях между политикой и экономикой, о роли Государства и вмешательстве властей в экономику. Для неолиберальной идеологии, Государство должно расходовать лишь минимум необходимый для гарантирование условий воспроизведения системы и не должно вмешиваться в её развитие, так как она саморегулируется.

Публичный долг имеет смысл только если Государство вмешивается в экономику и поддерживает уровень услуг, оказываемых гражданам. Контрциклические инвестиции и поддержка социального государства в периоды, в которые обычного финансирования может быть недостаточно могут требовать заимствования. Для прогрессистов это законный, даже основной, инструмент экономической политики. Для консерваторов он незаконен, так как отвергается вмешательство Государства в экономику и поддерживается урезание социальных расходов когда редеют средства.

Фискальная устойчивость - обязательное условие долгосрочной публичной экономики. Само по себе очевидно, что никакое общество, какой бы экономической системой оно не руководствовалось, не может безгранично потреблять свыше того, что производит. Это достигается только высасыванием чужих ресурсов, что, в свою очередь, возможно только через империальное господство, как то которое осуществляют Соединённые Штаты в последние десятилетия. На долгий срок, Государства -какой бы у них не был политический режим- не могут расходовать, в реальных понятиях, свыше дохода поступающего в их общество. Для увеличения расхода, следует увеличить доход либо через расширение социальной экономики либо повышая налоговое давление на граждан. Но это не исключает неустойчивость и возможность заимствования на близкий и на средний срок, в рамках которого действует экономическая политика.

Но не дадим ввести себя в заблуждение. Речь идёт не о том, должно ли Государство уравновешивать доход и расход, должны ли существовать бюджетные дефициты и профициты, при каких условиях и что с ними делать. Спор уже не об экономической политике, которая только имеет смысл в соотношении с конкретной ситуацией и с перспективой цикла. Когда технический вопрос возводится в ранг принципа, мы вступаем в область идеологии.

Какой смысл в этом конституционном заявлении? Не экономический, даже в том, что касается рынка публичных долгов. В ней определяющее идеологическое значение: это признание веры. Как от еретика перед костром инквизиции, от правительств и от стран требуется отречение от идолов и признание рынка как единственного божества, которому мы обязаны подчинить нашу волю.

Государства подчинили себя рынкам многими мерами, принятыми за последние годы. Новы в настоящем требовании не его практические последствия -гораздо более отдалённые и менее конкретные-, а то, что представляет сам акт подчинения, церемония покорения. Речь уже не о том как вынудить правительства применять неолиберальную политику -они и так её применяют-, а о публичном признании неолиберализма.

Кризис стал историческим шансом для закрепления неолиберальной идеологии. Введение в конституции принципа бюджетной стабильности и ограничения публичного дефицита - не рациональная экономическая мера, а политическая акция. И требуют его не рынки, а те, кто, как Меркель, представляют сегодня в политическом пространстве идеологию и интересы международного финансового капитала.

La plaza de servicios rituales

Este artículo fue escrito por el periodista ruso Oleg Kashin tres días antes de recibir una brutal paliza por parte de dos desconocidos con una barra de hierro camuflada en un ramo de flores junto a su domicilio en Moscú, a escasos metros del Kremlin. De 30 años de edad, Kashin había ejercido como periodista para los diarios Komsomolskaya Pravda y Kommersant, en los que se había destacado como un periodista crítico con el régimen. Kashin, quien recientemente había sido amenazado por la organización juvenil oficialista, salió el pasado viernes del coma.
Oleg Kashin, periodista
Traducido por Antonio Airapétov
Consultar el original